[AaronAir]

Я решила начать с чего-то серьезного. Для меня серьезного.
Если ошибочки найдете, напишите мне, ок?

Название: Палата 318
Автор: Televisor
Жанр: романтика
Вид: слеш
От автора: Писалось на заявку на конкурс «Свобода слова» на дайрях, но когда я дописала, конкурс уже был закрыт. Так что, видно, не судьба.
Предупреждения: Лоскутами. А что хотел заказчик - я не знаю. Вдохновилась на это, это и получилось. А еще смерть второстепенного персонажа, ну, это же больница.
Размещение: С разрешения автора.
Заявка: Нельзя строить больницы в непредназначенных для того местах. Странноватые врачи, укуренный персонал, атмосфера не отпускающего сумасшествия. Молодой врач влюбляется в своего пациента, но ситуация усложняется тем, что все кругом исключительные психи, в том числе врач и пациент.

2435 слов

- Ты мне нравишься. Примите лекарство.
- Что?
- Лекарство, говорю, примите.
- Да нет, раньше.
- Погода хорошая сегодня, прогуляйтесь.
Врач в белой шапочке, развернувшись и эффектно махнув полами белого халата, уходит.
Неудачливый парень выпивает ярко зеленые таблетки, и откидывается на подушки.
Здесь непривычно жарко, пот сливается ручьями. Пахнет старым зданием и лекарствами.
Он рассматривает хмурое небо и бьющий по стеклу мелкий дождь через заляпанное окно.
В палату врывается маленький старичок, один из пациентов, и кричит:
- Представляете, представляете! Наши победили! Да, покажет еще Союз чертовым амерекосам!
- Дедушка, - парень уютно улыбается, - а союз распался. Двадцать лет уже как.
- Как, как распался? – дедушка хватает ртом воздух, - А почему мне никто не рассказал? Почему никто не предупредил?
- Я не знаю, не знаю, - парень отворачивается и упирается лбом в холодное стекло, растягивая губы в улыбке.

*

- Ты любишь его, - молоденькая медсестра со старым именем Фрося расставляет по тележке тарелки, звенит стаканами.
- Конечно, люблю, и тебя люблю, и того коматозника из 314 палаты люблю - я же врач.
Она хохочет и уходит, виляя большими округлыми бедрами, развозить обед по палатам.
Андрей Павлович – самый молодой зав.отделения в этой больнице. Когда он только закончил медицинский, здесь все казалось странным, не таким, каким должно было бы быть. Здесь даже время тянулось по-своему медленно, тягуче, будто не хотело отпускать из сетей. Здесь умирали, каждый день умирали. Освобождали койки, для новых умирающих или выздоравливающих. Медсестра Галочка из морга всегда улыбалась, когда увозила очередной труп. Андрей думал, что она сумасшедшая, а потом понял: здесь все такие, просто по-другому не выходило. Здесь либо смерть тебя, либо ты смерть, и Андрей, как ни странно, предпочитал второе.
- Андрей Палыч, Андрей Палыч! Соколов опять не хочет брать обед! – Фрося раскраснелась, а русые прядки выбились из тугой прически.
- Что на этот раз говорит?
- Что наши сегодняшние котлеты странно пахнут, но они ведь нормально пахнут, очень даже аппетитно! – Фрося очень не любила, когда кто-то из пациентов отказывался от еды, ее младший брат работал на кухне.
Андрей улыбается, берет тарелку с котлетой и гречкой и идет в 318 палату, где обитает Соколов.
В палате оказывается только парнишка, поступивший дня четыре назад с обострением чего-то наследственного. Соколова нет, и Андрей ставит тарелку на тумбочку у его койки. Каждую ночь, если Соколов отказался от обеда, он бегает к дежурной медсестре и просит чего-нибудь поесть, а то, говорит, живот к позвоночнику прилипнет, что при габаритах его было бы маловероятно.
- Что же вы, Андрей Павлович, сами обед разносите? – произносит парнишка, оторвавшись от томика, наверняка, каких-то стихов. – Ваша ли это работа? Мне вот вы обед не носите, - он обиженно надувает губы.
- А вы его всегда берете, Саша, что ж мне носить-то?
- Да я даже если не возьму, вы все равно не придете сами.
- Почему же, приду, - Андрей оглядывает парня взглядом и выходит из палаты.
Еще три часа, и он свободен на целых два заслуженных выходных.

*

- Вы похудели, Саша, - Андрей протирает сгиб его локтя пахучим спиртом, подготавливая место для капельницы.
- А я не ел два с половиной дня, - произносит парень, вскидывая подбородок.
Игла застывает в нескольких миллиметрах над пергаментной кожей. Глаза доктора впиваются в бледное лицо, с впалыми щеками, и не могут оторваться.
- Фрося ничего не говорила, - одними губами произносит Андрей.
- А я ел. Официально. Только вот все содержимое тарелки перемещалось к Соколову в желудок, а не ко мне, - Сашка улыбается, как-то слабо, но чертовски искренне.

*

Обед в 318 палату для Александра Платонова приносит лично зав.отделения.
Он садиться на край койки, отодвинув больничное постельное белье, и протягивает тарелку:
- Ешьте, Платонов, - за спиной слышится перешептывание.
Старики хуже бабок, особенно если их подстегивают медсестры, - те еще сплетники. Андрей иногда даже думает, что это они распускают слухи по отделению, ведь самые обсуждаемые события, как правило, происходят именно с обитателями этой палаты.
- А вы что, следить будете? – насмешливо произносит парнишка и вскидывает бровь.
- Прослежу уж, с меня не убудет. Ешьте, Платонов, - и он вставляет в слишком холодную руку парня алюминиевую ложку; вилки здесь не выдают.
- Может вы меня еще и покормите?
- Я вам лучше поставлю питательную капельницу, хотите вновь ходить весь обколотый?
- Ну, что вы тарелку так далеко поставили, я же не дотянусь.
Андрей улыбается и подает ему обед.

Шушуканье сзади становится невыносимым и Андрей поворачивается. В ногах кровати напротив медсестра Катерина, а вокруг нее, сзади, столпились все жители палаты. Она в руках держит телефон, явно снимая на камеру, а старички перешептываются.
Андрей приподнимает бровь и слышит тихое шипение Захара Константиновича:
- Тшш, голубки-то нас заметили, кажись. Сворачиваем лавочку!
И пациенты, с несвойственной для них прыткостью, расходятся по разным углам, а Катя остается сидеть, только теперь объясняя Крапивкину, в каком именно году он находится, и что за это время произошло. Тот смешно раскрывает рот и причитает на распутницу политику и вездесущих «америкосов».

*

Всегда, когда Андрей только входит на территорию больницы, его голову тут же забивает густая вата, и только где-то на периферии мелькают еще минуту назад занимавшие мысли. Здесь все не так. Здесь все будто бы под наркотическим опьянением: дикое, невозможное, нелогичное.
Он поднимается на третий этаж и застает слишком печальную Марусю и Галочку с каталкой.
- … и получается, что в 318 освободилось место у окна, вакантное самое.
- Да, туда бы положить кого, но я когда его забирала, - Галя переводит взгляд на тело, прикрытое белой простыней, - вся палата была как в воду опущенная, представляешь, привязались как.
Около окна всего две койки. На одной из них лежит Платонов, на другой - Крапивкин.
Внутри Андрея все застыло, а в голове промелькнула, кажется, вся жизнь. Он на негнущихся ногах подошел к девушкам и попытался натянуть дежурную улыбку:
- Кто сегодня? – лишь бы не дрогнул голос.
Галя внимательно смотрит на зав.отделения, улыбается, и теребит его за плечо.
- Да не беспокойтесь вы так, - она откидывает простыню, и Андрей видит поседевшие пряди.
- Крапивкин, - Андрей старается сдержать вздох облегчения, что ему плохо удается.
Галя по-особенному смотрит на Марусю, будто бы сообщает ей что-то, и толкает каталку вперед, к лифту, но, чуть отойдя, останавливается и звонко кричит:
- Кстати, Мария Алексеевна, а вы проиграли, наш коматозник-то жив! Так что с вас уговоренное, будьте так добры! – и она, погрозив прежде Андрею пальчиком и задорно рассмеявшись, уходит.
- Маруся, а, Маруся, вот что это она имела в виду?
- А, Андрей Палыч, что вы, догадалась Галина наша, что по новенькому из 318 вы волнуетесь, да и провела параллели.
- Какие такие параллели?
- Да что любите вы его.
Андрей прикрыл глаза.
- Вот скажи, Марусь, что за глупости вы тут разводите?
- Да какие глупости, Андрей Палыч, помилуйте! Вы же себя со стороны не видите, друг друга глазами пожираете, будто никого вокруг и нет больше, и тянитесь друг к другу, будто о помощи молите. Так и хочется вас подтолкнуть, что бы не страдали уже поодиночке. А то вы-то, Андрей Палыч, ходите, как неприкаянный, пациентов да персонал своим хмурым видом пугаете, а как его видите, так и светитесь изнутри весь, будто лампочку проглотили.
Маруся смотрит на часы, хватается за голову, и быстро убегает, причитая что-то про дырявую память.
Андрей садится за стол, где раньше сидела Маруся, и опускает на руки голову, совершенно забыв, что, спрашивая, он имел в виду неподобающее поведение медсестер, ставящих на то, кто умрет первым.

*

Андрей садиться на краешек койки чуть ближе, чем обычно. Саша захлопывает книгу, кладет ее на тумбочку и вытягивает руку, для измерения давления.
- Что вы читаете, Саша? – Андрей пытается завязать разговор, что бы разбить напряженную тишину. Ему неуютно, когда в палате кроме них никого нет. Он старается меньше говорить и меньше смотреть, трогает его за плечо, тянет руку вверх, поднимает рукав пижамной рубашки сам.
- Байрон.
- О, вам нравится романтизм?
- Мне вы нравитесь, доктор, а Байрон нет.
- Что?
- Тошнит уже, говорю, от этого романтизма. Что не лирический герой, то тряпка.
- Нет, до этого.
- Сколько мне еще тут сидеть, Александр Павлович? У меня вон уже книга кончается.
- Дней пять еще точно, а там видно будет. Если приступы не повторяться, то выпишем.
Парень откидывается на подушку и прикрывает глаза.
- Сегодня к вечеру снег обещают, - Андрей закрепляет прибор на руке юноши. – Вы любите зиму, Саша?
- Я жизнь люблю, - он морщится, когда прибор начинает стягивать плечо: - только вот она меня, видимо, не очень.
- Почему же?
- Иначе бы я не умирал каждые два года.
Андрей снимает прибор, а пациент ложится на бок, подтягивает колени к груди и закутывается в толстое одеяло.

*

Ночью за окном сыпет хлопьями первый в этом году снег. Он кружится в рыжем свете фонарей и ложится на темную землю. В больнице сегодня все спокойно, и дежурная Катенька сладко уснула на своем посту.
В палату 318 в свете уличного фонаря просачивается фигура в халате. Человек осторожно приближается к одной из кроватей около окна и чуть толкает за плечо лежащего на ней парня. Тот что-то сопит и плотнее кутается в одеяло. А потом резко поворачивается на спину и открывает глаза – над ним нависает его лечащий врач.
- У тебя ботинки теплые? – спрашивает Андрей.
- Кеды.
- Студент что ли?
Сашка пожимает плечами:
- А вам зачем?
- Пошли, прогуляемся, - тихо проговаривает Андрей и протягивает ему пуховую куртку.
- Я же болею, вроде как.
- Кто здесь твой лечащий врач? Я или ты? Ты можешь выйти на улицу, только носки потеплее одень, студент, - последнее звучит как беззлобное оскорбление.
Андрей так же тихо просачивается в коридор и мягкими шагами отходит к месту дежурного.

*

Снег падает на волосы Сашки, и Андрей натягивает на него капюшон огромной куртки. Врач задирает голову и ловит языком снежинки, как маленький.
От выхода к месту, где они стоят, ведет дорожка из двух пар следов. Одни от Сашкиных кед, а другие от Андреевских ботинок. Когда они шли на эту полянку, то старались идти только по снегу, что бы оставить свой первый след на каждом кусочке, на каком только могли. Запечатлеть свое присутствие.
- А вы любите зиму, - вдруг произносит Саша, уставившись, как и врач, в небо.
- Я тебя люблю. Конечно люблю, любую погоду люблю.
- Что?.. – Сашка замолкает, не закончив вопроса, - Даже дождь?
- И дождь, и снег и солнце. Все люблю.
- Но так же нельзя.
Андрей пожимает плечами и не отвечает.

Они стоят так минут пятнадцать, пока Андрей не понимает, что замерзает. Он делает шаг к входу, когда чувствует у себя на запястье горячие пальцы. Саша ничего не говорит, только смотрит, почти не моргая.
- Мы сумасшедшие, - произносит Андрей, чуть погодя.
- Мы не в лечебнице для душевно больных. А с ума все поодиночке сходят, это только гриппом все вместе болеют.
- А если это особый вид сумасшествия? Который передается воздушно-капельным путем или через воду?
- И у кого тут еще медицинское образование? – Саша улыбается, а запястье не отпускает.
Они так и идут до их отделения, не расцепив рук.

*

- Поговаривают, что тут место не хорошее, - с утра заявляет Фрося, едва переступив порог больницы.
- Почему же? – Катя зевает, прикрывая рот кулаком.
- Ерунда тут происходила всякая раньше. То приведения увидят, то мужик пьяный заблудится – его три дня потом ищут.
- Так на то он и пьяный, - бросает Андрей Павлович, просматривая карты пациентов.
- А потом здесь больницу нашу построили, - Фрося будто и не слышала его слов. – И ничего не прекратилось. Вчера вон, мне охранники рассказывали: два приведения за ручку шастали по улице.
Андрей опускает голову ниже, прячась за папкой.
- Да мало ли! Нашла, кого слушать. Этот твой Игорь – он же вчера дежурил – пьяница тот еще. Глаза залил, вот ему и мерещится нечисть всякая. Так до белочки доиграется. Если уже не того, - Катя многозначительно вертит запястьем около головы и прощается, ее смена закончилась.
Фрося вздыхает и плюхается на ее место. Андрей улыбается за папкой.

*

- А место и вправду не хорошее, - слышит Андрей проходя мимо 320 палаты.
Фрося нашла свободные уши, в виде Людмилы Прокопьевны – она знатный мистик.
- Я вот читала, милая, что духи умерших больничные стены не покидают. Здесь остаются. И зовут с собой других, слабых. Я и больницы по этому не люблю, - старушка кладет свою руку на пальцы Фроси. – Ты вот, девушка видная, красивая, бежать тебе надо отсюда. Ой, надо…
Андрей, чуть посмеиваясь, входит в палату:
- Что ж вы, Людмила Прокопьевна, мне тут ценных кадров пугаете, страх нагоняете. Она у нас девушка впечатлительная, верит всему. Еще поверит вам, уйдет от меня. А как же я без нее? Как же мне без помощниц? Давай, Фрося, беги, там Соколов опять чудит, проследи.
Девушка убегает, Андрей следует за ней.

*

- Я вас люблю!
- Что? – Андрей удивленно вскидывает брови.
- Чего же более… - грустно произносит Сашка, повесив голову.
- На русскую поэзию перешли, я смотрю. Надоела иностранщина?
- Закончилась, - Саша усаживается на кровати удобнее. – Что по поводу моей выписки?
- Так хочется от нас сбежать? Не менее четырех дней. Так же как и вчера.
- Вчера было пять.
- Но вчера уже прошло, - Андрей заканчивает разговор и приступает к ежедневному осмотру пациентов.

*

Через два дня у Александра повторяется приступ.
Еще через два дня его переводят в ту же палату 318 из реанимации.

*

- Меня теперь отсюда никогда не выпустят? – Саша мертвенно бледный, но голос твердый.
- Почему же. Пропьешь лекарства – поедешь домой, - Андрей пытается улыбнуться.
- Я умру здесь, - уверенно говорит Сашка. – Права была Прокопьевна, забирают меня.
- Никто тебя не забирает. Успокойся. Наслушался бабских баек, теперь ерунду всякую несешь, - врач начинал злиться.
- Заберите меня отсюда. Я не смогу здесь.
- Куда я тебя заберу. Я работаю вообще-то, дома бываю раз в три дня. Куда ты там.
- Заберите.

И Андрей забирает. Выписывает парня под свою ответственность, поселяет у себя, забирая из студенческой общаги. Забирает, тянет за запястья и выводит его слабого из больницы, и даже разоряется на дорогущее такси до самого подъезда дома.
Сашка безумно улыбается, а Андрей думает, что он окончательно свихнулся, тронулся, сбрендил, сошел с ума. Что его нужно лишить лицензии по состоянию здоровья, потому что сумасшедшие не могут быть врачами.
У Сашки руки ледяные или горячие. И улыбается он всегда грустно или безумно счастливо. Такой вот человек без полу мер.
И Андрей рядом. Ненормальный.
*

Снег блестит, отражая солнечные яркие лучи. На небе ни облачка, окна автобусов в расписных узорах, а в больнице все украшают к новому году.
- Как там Саша поживает? –Маруся улыбается и подмигивает.
- Припеваючи. Тебе ли не знать.
Она пожимает плечами, будто не заходила к ним вчерашним вечером.
- А сегодня же уже какой год с тех пор как вы вместе живете? Третий? Тот декабрь был бесснежным.
- Четвертый, вообще-то. Иди работать, болтушка.
Андрей присаживается на ее место.
Приступов у Саши не было уже четыре года.

@темы: ориджинал